— Ничего! — отвечал Петр. — Они там по горячему песку босые ходят… Им нипочем…
— Молод еще, — заметил Иван Софроныч. — Надо его и пожалеть…
— Молод — не беда, — возразил камердинер, — глуп — вот несчастие! А не прикажете ли цигарочку, Иван Софроныч? — спросил он, заметив, что управляющий допил свой кофе.
— Нет, сигарочки не курю, а вот кабы трубочку?
— Трубочку? — с презрением сказал Петр. — Ну нет, трубок не держим; да и кто теперь трубки курит? А вот папироски есть. Подай им папироски.
Черный подал.
— А я вот, кроме сигар, ничего не курю, — сказал Петр и, приказав подать себе сигары, которые лежали в двух шагах от него, закурил.
— Так Татьяну Сывороткину не знали? — спросил он.
— Знал, — отвечал Иван Софроныч, закуривая папироску. — Она тоже тебя вспоминает; кланяться велела. Славная девушка! — заключил старик.
— Хороша! Да что? — возразил Петр. — Образования нет!
— Сохнет, сердечная, — продолжал Иван Софроныч. — Всё такая печальная да молчаливая.
— Сохнет? знаем! — значительно перебил Петр.
— Замуж ни за кого не хочет, — сказал Иван Софроныч. — И Силантий сватался, и управляющий соседнего барина, немец, молодой такой, уж вот как высох, руку свою предлагал… отказала!
— Отказала! — самодовольно повторил Петр. — Вот как!..
— И приказный из города сватался… Не пошла!
— Не пошла! — повторил Петр.
- Вот, — сказал Иван Софроныч. — И она тоже говорила: кабы ты приехал…
— И она тоже? Да они, никак, там все с ума сошли!
— Все тебя там ждут…
— Ждут? Ну пускай ждут! — сказал Петр. — Знать всё знаем, а помочь не можем! — прибавил он и свистнул.
И, став перед зеркалом, Петр принялся повязывать розовым платочком свою толстую шею; раз пять перевязывал он бант, пока остался им доволен; во всё это время черный слуга, стоя за ним, подобострастно повторял все его движения, поднимался на цыпочки, нагибал голову то влево, то вправо и успокоился не ранее, как увидав, что операция кончилась благополучно. Повязав платок, камердинер снова свистнул и глубокомысленно произнес:
— Далеко кулику до Петрова дня!
Затем Петр уже довольно скоро довершил свой туалет, надев жилет и сюртук: то и другое, очевидно, не более пяти раз было надето барином и потом перешло в достояние камердинера.
Одевшись, Петр закурил новую сигару и закричал:
— Ефиоп!
Черный слуга вошел.
— Газеты принесли?
— Не знаю.
— Не знаешь! А спросить нет догадки! Беги, узнай! У нас газеты носят с черной лестницы, — пояснил Петр Ивану Софронычу.
Через минуту прибежал мальчик с кипой газет и афиш.
— Вот теперь и почитать можно! — сказал Петр, разваливаясь в кресле. — Не прикажете ли? немецкую или французскую?
— Нет, мне русскую, коли есть, — отвечал Иван Софроныч.
— Есть и русская.
Он подал листок Ивану Софронычу, а сам принялся глубокомысленно читать афишу, потом пошевелил и листы газет, сохраняя важную осанку человека занятого и вникающего; пока он читал, у него несколько раз гасла сигара, и по знаку его негр подавал ему каждый раз горящую спичку.
Наконец около двенадцати часов раздался звонок из внутренних комнат. Иван Софроныч вздрогнул и вскочил, как потрясенный электрическим ударом; но Петр встал спокойно и медленно и, собирая газеты, сказал:
— Рано сегодня! Станет спрашивать, что в газетах… а я и не успел прочесть. — Что в вашей? — спросил он, взяв листок у Ивана Софроныча.
— Да ничего, — отвечал Иван Софроныч. — Всё такой вздор пишут.
— Да о чем?
— Да всё погоду бранят: говорят, что нехороша; да лавку Бакалейщикова хвалят: говорят, очень хороша.
— Славная газета! — сказал Петр. — Хоть никогда не читай, а как спросит, что в ней — говори: ничего, либо: лавку хвалят, — никогда не ошибешься…
— Да, конечно, — заметил Иван Софроныч, — для вашего брата — лакейства, — выходит, хороша, а господам, я думаю, скучно: совсем читать нечего в ней!
— Нет, и им нравится; вот мой барин, прошлого году, два месяца, не поверите, чем занимался: как только тут похвалят балыки ли, семгу, устрицы, вино ли, — он тотчас посылает купить…
— И что же? — спросил Иван Софроныч.
— Да всякий раз выбрасывали!
Иван Софроныч искоса посмотрел на газету, которая была предметом разговора.
— Зачем же покупать? — сказал он.
— Да уж я пробовал спрашивать. Я, говорит, хочу убедиться, точно ли всё то никуда не годится, что здесь хвалят.
— Ну?
— Ну и уверился. Теперь и название ей свое дал… как бишь? да! «Опытный предостерегатель»! А вынеси-ка, говорит, «Опытного предостерегателя» в прихожую… право! так всегда и называет ее!
Звонок раздался во второй раз.
— Ну, с богом, Петруша! — сказал Иван Софроныч. — Так доложи ему, голубчику, что, дескать, управляющий вашей милости, Иван Софроныч Понизовкин, прибыл из Софоновки с отчетом и оброчными суммами и желает представиться.
Петр ушел, а Иван Софроныч начал приводить в порядок перед зеркалом свою физиономию, ожидая, что его сейчас позовут. Но Петр воротился и выразительно произнес:
— Отказано!
— Что так? — сказал удивленный Иван Софроныч. — Да отчего же?
— Не в духе, — лаконически отвечал камердинер. — Сначала не понял даже, — прибавил он. — Какой, говорит, Понизовкин?.. Управляющий, говорю, что в Софоновку изволили послать. А! — говорит. Ну, пусть в другое время придет — теперь не время заниматься такими мелочами!