— Мелочами? так и сказал, Петруша?
— Так и сказал: мелочами!
— Да какие же тут мелочи? Сам ты посуди, Петруша, — возразил Иван Софроныч, горячась, как будто перед ним стоял сам владелец имения, — полторы тысячи душ, фабрика бумажная, два года никаких доходов не собирали; всё привел в порядок, долги уплатил, фабрику увеличил; до двадцати пяти тысяч будет давать; сенокосы какие; а земля, земля-матушка! да только живи да благословляй бога… и, слышишь ты: всё мелочи!!! Да что же у него не мелочи, скажи, Петруша?
— Так, Иван Софроныч, да, понимаете: не оттого, а уж такой карактер — месяц весел, и год целый весел, да вдруг как схватит его сплин… оно, понимаете, по-французски так называется, а по-нашему выходит — вроде черной немочи, — так день, два, неделю иной раз лежит, ничего не говорит, никого не велит пускать… почти в рот крохи не берет; разве вдруг спросит бутылку клеко, — выпьет и опять ляжет и еще сердитее смотрит…
— Так! — сказал Иван Софроныч. — Да отчего же такая болезнь происходит?
— А господь знает! Случается, приволокнется — ну, неудачи, что ли? Вот и слег… либо дуэль какая…
— Дуэль! — с ужасом воскликнул Понизовкин. — Разве он и дуэли имеет?
Камердинер захохотал.
— А то небось нет? Да как мы за границей жили, так, верите ли, месяца не проходило, чтоб не было дуэли. Бывало, придет домой и говорит: собирайся, через час едем! Уж и знаю — значит, недаром! И всё, понимаете, одна выходит притчина…
Петр лукаво усмехнулся и подмигнул.
— Господи боже мой! — произнес Иван Софроныч. — Да как он еще жив остался!
— Да ему всё нипочем. Раз десять ранен был — мигом поправится и марш опять дальше. Да то ли еще? Семнадцать раз ногу ломал — срастется, и пошел опять, словно ни в чем не бывало!
— Подлинно чудно! — сказал Иван Софроныч. — Ну, и теперь, стало, что-нибудь такое? — спросил он.
— Нет, дуэли не было. А вот что: сказать правду, так я знаю притчину.
— Что такое? — с живостью спросил Иван Софроныч.
— Боюсь! не любит, когда я о нем рассказываю.
— Ну да я никому, а может, пособить сумею.
— Вряд ли; дело-то, видите, такое…
— А что?
— Да уж сказать разве: попроигрался!
— Проигрался!
— Да. И денег у нас совсем нет, — чем платить?
— Ну, еще не беда. Я привез деньги — расплатится. А много проиграл, слышно?
— Да тысяч сто, должно быть.
— Сто тысяч! — воскликнул с ужасом Иван Софроныч. — Ну, не будет столько. Да как же его, сердечного, угораздило? Ведь большая сумма, большая сумма сто тысяч!
Раздался звонок.
— Ну, прощайте, Иван Софроныч! заходите!
Камердинер ушел к барину, а Иван Софроныч спустился с лестницы и, медленно пробираясь по тротуару, предался соболезнованию о проигрыше Тавровского. Иван Софроныч был так устроен природою, что чужое горе часто трогало его больше собственного, а если он кому-нибудь служил, то уж предавался ему душой и телом. Поэтому проигрыш Тавровского сильно озадачил его, и старик изыскивал в голове своей способы, как бы помочь беде. Ничего, однако ж, придумать он не мог. Тоска напала на него страшная, и он не знал, что делать. Не получив аудиенции у Тавровского, Иван Софроныч вздумал наконец навестить двух его родственников, которых имения находились поблизости имений Тавровского. Ивану Софронычу поручено было собрать и привезти в Петербург сведения о состоянии их. Здесь было больше удачи; старый князь, двоюродный дядя Тавровского, тотчас принял Ивана Софроныча и посадил; но тут ждал бедного старика новый удар. Между разговором князь спросил:
— А что Павел Сергеич? Видели его?
— Сейчас был у них, но не видал: сегодня не принимают.
— Бедный Павел Сергеич! — заметил князь. — Ему не до того: проигрался!
— Слышал, слышал, ваше сиятельство! — отвечал Иван Софроныч. — Скажите, какое несчастие! и, говорят, значительную сумму проиграл — тысяч сто!
— Сто тысяч! (князь усмехнулся). Хорошо, если б только сто тысяч! Да сто тысяч было еще на прошлой неделе, а теперь, говорят, уж полтораста с лишком.
— Полтораста тысяч! — воскликнул с неподдельным ужасом Иван Софроныч. — Нет, вы изволите шутить, ваша сиятельство!
И он долго не хотел верить.
Понурив голову, сошел Иван Софроныч с лестницы и отправился к другому родственнику. Там опять разговор зашел о Тавровском и его проигрыше, и сердце бедного старика было поражено новым ужасом: родственник объявил, что знает наверное, будто Тавровский в течение прошлой недели и в начале нынешней проиграл с лишком двести тысяч!
Не в духе воротился домой Иван Софроныч.
Целую ночь Иван Софроныч думал о проигрыше Тавровского и о том, каким бы образом поправить дело. Много передумал он, часто и глубоко вздыхал, пока наступил одиннадцатый час. Тогда Иван Софроныч оделся и через полчаса снова звонил у квартиры Тавровского. Тавровский принял его, но всё еще был не в духе; лежа на диване лицом к стене, выслушал он донесения Ивана Софроныча о состоянии села Софоновки и о различных мерах благоустройства, предпринятых им, и остался совершенно равнодушен, как будто дело шло о чужом имении. Иван Софроныч не терял духа, рассчитывая на статью о доходах, которые удалось ему значительно увеличить. Но когда и статья о доходах прошла без малейшего признака участия и одобрения со стороны Тавровского, Иван Софроныч потерялся. Минут десять стоял он, не говоря ни слова. Тавровский тоже молчал, погруженный в свои мысли.